Месснер отдыхает на высоте примерно 7800 м в заключительный день восхождения. Он смотрит вниз на палатку своего последнего лагеря. Рейнхольд Месснер на вершине Нанга Парбат. Преврати в ледоруб в штатив, он сфотографировал самого себя с помощью автоспуска.

Не могло быть и речи о том, чтобы состязаться с солнцем, и, когда оно перевалило через плечо, адский холод сменила невероятная жара, а снег вскоре превратился в предательское месиво. Но Месснер продолжал идти, продвигаясь все ближе и ближе к огромной трапециевидной скале, составлявшей вершину. Он остановился как раз под ней. Теперь он находился на высоте примерно 7500 метров-была набрана еще тысяча метров, миновал еще. один день одиночества. Временами он снова чувствовал присутствие другого человека, на этот раз девушки; он мог почти наяву видеть ее уголком глаза. Они разговаривали. Она уверила его, что погода продержится и что он достигнет вершины на следующий день. Во второй половине дня причудливые горы кучевых облаков переместились в небе и изменили свою форму и окраску, когда солнце село за горизонт. В тот вечер после долгого дня работы к Месснеру пришло умиротворение, но на следующее утро все переменилось.
Внезапное осознание полнейшего qдиночества повергло меня в состояние глубокой. депрессии. В течение многих месяцев после разрыва с Уши это часто случалось со мной, когда я просыпался. Неожиданный наплыв этого чувства грозит разорвать меня на части, из каких-то глубин поднимается отчаяние, которое завладевает всем моим существом. Оно настолько сильно, что я плачу.
Однако необходимость действовать способна излечивать душевные муки. Он выглянул из палатки, стараясь угадать, что принесет ему сегодняшний день.
Игра темных облаков подо мной и беспокоит, и очаровывает меня. Время от времени между клубящимися облаками проглядывают вершины гор. Кажется, будто я наблюдаю картину сотворения мира. Я словно вижу все со стороны. Мне даже не приходит в голову мысль, что грозит непогода. Странное ощущение. «Тайю» (все хорошо ),-говорю я тогда, только и всего; это словно само собой напрашивается на язык. Я готов надуть мыльные пузыри и подвесить на них свою палатку. На мгновение какая-то теплая волна проходит сквозь мое измученное тело
Теперь, находясь в пределах досягаемости вершины, он мог надеяться добраться туда и спуститься обратно за день. И действительно, он обязан был сделать это, потому что был уже не в состоянии нести на себе пятнадцатикилограммовый груз, провести еще одну-другую ночь на такой высоте и продолжать идти вверх. Поэтому он оставил палатку, спальный мешок и продукты и, захватив с собой только ледоруб и фотокамеру, двинулся к вершине.
Теперь Месснер был значительно выше линии той зоны, где снег попеременно то тает, то замерзает. Даже ранним холодным утром снег представлял собой глубокую трясину, в которую он провалился по пояс. После трехчасовой борьбы он едва продвинулся вперед, а день и его собственные силы быстро угасали. Казалось, оставался только один выход лезть по крутым скалам, ведущим прямо к вершине, хотя это означало бы несравненно большую степень риска. Он с трудом пробирался по скальным полкам не шире подоконника; на этой высоте в неуклюжих двойных ботинках с кошками не было никакой возможности применить технику скалолазания.
Балансировать на зубьях кошек было плохо. Заполненные снегом кулуары перемежались со скальными уступами; Месснер стал отдыхать все чаще и чаще, по мере того как его мышцы все больше наливались свинцовой усталостью. Во время высотного восхождения физические усилия не доставляют радости, и только усилиями воли можно заставить себя двигаться переставлять ноги с такой болезненной медлительностью, что кажется, будто цель никогда не приблизится к вам. Он слышал, как шумно, словно меха, работают легкие и бешено колотится сердце, но продолжал упорно идти.